Сайт проекта на реконструкции. Скоро мы вернемся с обновлениями.
Любовь Сергеевна Шашкова
Научный консультант журнала «Цветоводство», кандидат биологических наук, член Союза журналистов РФ
Дом на Гоголевской
Я родилась в 1947 году и до 30 лет жила в районе Преображенки, в Черкизове. Наш дом был на Гоголевской улице, которая начиналась от Краснобогатырской (сейчас улица Черкизовский Вал) и выходила на набережную Шитова. Этот дом в 1911 году купил мой прадед Иван Филиппович Масанов. Хотя он умер за два года до моего рождения, я много о нем знаю, в нашей семье о нем часто говорили. Он был удивительный и очень интересный человек. Сегодня таких называют self-made man ― «человек, сделавший самого себя».
Он был выходцем из крестьянской семьи, которая жила в селе Новое Владимирской губернии. Окончив три класса сельской школы, он в 14 лет оставил свою малую родину и отправился в Москву на заработки. Работал и каменщиком, и штукатуром, но в начале 1890-х устроился сначала артельщиком, а позже конторщиком в крупную оптовую торговую компанию предпринимателя Альберта Беренштама. Ему принадлежал огромный двухэтажный особняк в 38 комнат на Мясницкой улице. Перед домом был разбит красивый цветник, рядом помещались конюшни, погреба, каретные сараи и другие службы. Там же располагался, как сейчас бы сказали, главный офис фирмы. В огромной кухне нижнего этажа была отгорожена крохотная комнатка, в которой и поселился мой прадед. Сюда же он привел свою молодую жену Александру Васильевну, которая была родом из соседнего с Новым села Добрынское. С ней он прожил счастливо всю свою жизнь. Прабабушку, бабу Сашу, я хорошо помню, ведь когда я училась в первом классе, она водила меня в школу. Поскольку заработок Ивана Филипповича был невысоким, Александра Васильевна после замужества стала работать в бельевой, где шили белье для детского приюта, которому покровительствовала жена Беренштама Анна Васильевна.
Хотя Иван Филиппович окончил всего три класса сельской школы, он страстно любил читать. Писателем номер один для него всегда был Чехов (первой его серьезной работой была библиография его сочинений). Все свободные деньги он тратил на книги, которые некуда было складывать в сарайчике во дворе особняка на Мясницкой, который ему разрешили оборудовать под жилье. Хотя после комнатенки на кухне места стало больше, все равно было тесно. Александра Васильевна часто ругалась, что и так дышать нечем, а из-за книг ничего нельзя ни поставить, ни положить. Он никогда с ней не спорил и каждый раз обещал отнести книги обратно в магазин, но, конечно, никогда этого не делал.
В 1900-х годах он увлекся идеей составить словарь псевдонимов русских писателей и деятелей культуры и занимался этим в течение всей жизни. У него накопилась внушительная картотека. Уже в доме на Гоголевской под огромным деревянным столом он пристроил ящики для картотеки, потому что в кабинете места для них не хватало. При жизни прадеда этот словарь был опубликован в виде небольшой книжки, в полном виде издать его никак не получалось. И только в 1956 году этот словарь вышел в четырех томах, благодаря стараниям его сына Юрия Ивановича, который вместе с отцом работал во Всесоюзной книжной палате и закончил этот огромный труд уже после смерти Ивана Филипповича. Замечу, что прадед также прекрасно говорил на немецком и знал эсперанто ― он выучил эти языки самостоятельно без всякой посторонней помощи.

Иван Филиппович Масанов с женой Александрой Васильевной, дочерями Верой (бабушка Любовь Сергеевны) и Еленой.
Фотография Ивана Филипповича Масанова с дарственной надписью: «Моим милым детям Верочке и Вите (зять Ивана Филипповича) и внучке Верочке Добронравовым от отца и деда библиографа И. Масанова». 20.12.1940
В доме на Гоголевской после смерти деда жила его вдова Александра Васильевна, дочь Вера Ивановна (моя бабушка) и ее муж, Виктор Александрович, врач-терапевт, которого знало все Черкизово. Его биография тоже очень характерна для того времени. Он родился в селе Кузово Калужской губернии, где его отец был священником, настоятелем сельской церкви. Учился в калужской гимназии, которую окончил с серебряной медалью, и поступил в Московский университет на медицинский факультет. В 1918 году, когда он был в Москве, его отца после неугодного советской власти молебна красноармейцы вывели за околицу села и расстреляли. Как ни удивительно, дедушке тогда посчастливилось избежать репрессий, окончить университет и стать врачом. Во время учебы он заболел сыпным тифом и попал в госпиталь, где медсестрой работала Вера Ивановна Масанова. Там у них случилась любовь с первого взгляда, и вскоре они поженились.
После окончания университета дедушка отправился работать врачом в Калужскую область, но времена были людоедские и в 1932 году его по ложному доносу арестовали. Но, к счастью, это был еще не 1937-й, поэтому его не расстреляли, а отправили на строительство Беломоро-Балтийского канала. Бабушка как истинная жена декабриста, оставив дочь Веру (мою маму) на попечение Александры Васильевны и Ивана Филипповича, отправилась за ним.
В 1936 году деда освободили, и они с бабушкой вернулись в Москву на Гоголевскую. Дедушка начал работать заместителем главного врача поликлиники при Остроумовской больнице (теперь это больница имени братьев Бахрушиных. Позже он работал заместителем главного врача большой поликлиники Министерства нефтегазовой промышленности. Его прекрасно знали все окрестные черкизовские жители, и всегда звали, когда заболевали или травмировались. Он был совершенно потрясающим диагностом, и слава о нем шла по всей округе.

Вера Ивановна Добронравова беседует в саду с известным литературоведом Борисом Дмитриевичем Удинцевым, племянником писателя Дмитрия Мамина-Сибиряка. Снимок сделан отцом Любовь Сергеевны через форточку кухни.

На веранде дома на Гоголевской: Вера Ивановна (бабушка), Виктор Александрович (дедушка), Вера Викторовна (мама) и Любовь Сергеевна. 1956 г.

Дом № 10 по Гоголевской улице, у калитки стоит Любовь Сергеевна.

Детство в саду
Около нашего черкизовского дома был не просто участок, а замечательный, хотя и очень небольшой, сад ― бабушка с дедушкой очень любили цветы. Чего там только не росло ― тюльпаны, нарциссы, розы, пионы, флоксы, лилии, сирень, жасмин-чубушник, ландыши и многие другие цветы. Дедушкины сестра Вера Александровна и брат Дмитрий Александрович Добронравовы тоже были страстными любителями всякой ботаники, тем более, что Вера Александровна преподавала биологию в школе. Они очень любили путешествовать по Подмосковью и всегда после очередной экскурсии что-то привозили для нашего сада: лесные ландыши (в саду под сиренями уже росли садовые), кустик дафны или волчьего лыка, ветреницы-анемоны, василистник, синюху голубую. Под старой липой был настоящий уголок дикой лесной природы. Я все детство провела в окружении растений, поэтому неудивительно, что после школы поступила на биофак МГУ. Помню, как во время летней практики после первого курса для зачета по ботанике нужно было собрать букет из ста разных растений и каждое назвать по-русски и по-латыни. Для многих моих сокурсников это задание стало настоящим испытанием, а для меня никакой проблемы не было.

Вера Ивановна и Вера Викторовна Добронравовы в саду около цветущих роз.

Конечно, дедушка и мама хотели, чтобы я стала, как и они, врачом, но я очень любила растения, и ботаника была мне гораздо ближе, чем медицина. К нам на Гоголевскую часто приходили друзья бабушки и дедушки ― Вера Васильевна и Василий Иванович Вакуленко. Вера Васильевна, очень известный цветовод, работала в Отделе цветоводства Академии коммунального хозяйства и была одним из основателей журнала «Цветоводство». Этот журнал мои дедушка и бабушка выписывали с самого первого номера, который вышел в 1958 году. На веранде стоял старый шкаф, где на нижней полке хранились все номера. Я очень любила их полистать. Производственных статей, конечно, не читала, но картинки подолгу разглядывала. И бабушка моя всегда говорила: «Как бы я хотела, чтобы ты работала в журнале “Цветоводство”». Но после окончания университета я оказалась в Главном ботаническом саду АН СССР. И хотя я трудилась в лаборатории, занималась иммунитетом растений, но летом после работы мы с коллегами частенько бродили по экспозициям сада, любовались прекрасными розами, лилиями, ирисами, сиренью и другими чудесными цветами.
Как-то раз у метро я встретила маму своей школьной подруги, которая работала в издательстве «Колос». Поинтересовавшись, где я работаю и что там делаю, она воскликнула «Да зачем тебе вся эта наука?». Она предложила мне перейти на работу в издательство, в журнал «Цветоводство», пообещала этому поспособствовать. Я тогда отказалась, мне моя работа нравилась, все шло хорошо, и я уже готовилась к защите кандидатской диссертации, что и произошло в 1984 году. К середине 1980-х, после смерти бессменного директора и академика Николая Васильевича Цицина, в Главном ботаническом саду обстановка стала заметно ухудшаться, да и в целом по стране наука постепенно приходила в упадок. Так что сообщение одной из сотрудниц Отдела тропической флоры о том, что в журнале «Цветоводство» ищут заместителя главного редактора, меня заинтересовало, и я решила попробовать себя на новом поприще. Первый вопрос, который мне задал директор издательства, когда меня привели к нему знакомиться, какая отметка у меня была в школе по русскому языку и литературе? Узнав, что я окончила школу с золотой медалью, да к тому же еще и кандидат биологических наук, он дал добро и меня приняли в штат. Я проработала в «Цветоводстве» почти тридцать лет ― до 2015 года. Сначала была заместителем главного редактора, а потом и главным редактором. Сейчас, когда после шестилетнего перерыва журнал возродился как феникс из пепла, я стала его научным консультантом, уступив руководящий пост молодым коллегам.
Часть нашего дома еще прабабушка продала, мы жили на одной половине дома, на другой ― две еврейские семьи, с детьми которых я дружила. В других домах по соседству публика жила разношерстная. К бабушке регулярно приходил занимать деньги алкаш Митрич из соседнего дома (как его звали полностью, кажется, не знал никто). В доме напротив жила учительница музыки, к ней ходила заниматься моя школьная подруга. Через дом жила бабушкина приятельница, с ее дочерьми дружила моя мама. В соседних домах жили девочки, со многими из которых мы играли на пустыре рядом с нашим домом. Не все эти дружбы бабушка одобряла. Одну из моих подруг она звала Ларка-бандерлог, сейчас уже не помню по какой причине, но я не сильно обращала внимание на это неодобрение.
Гулять без присмотра взрослых в нашем детстве было в порядке вещей, и мы, насколько я помню, никого и ничего не боялись. Всю местную шпану мы хорошо знали ― эта же шпана училась с нами в одной школе и в одном классе. Мы с подружками с этими отпетыми мальчишками зимой ходили на каток в Сокольники, а летом играли в волейбол на пустыре на соседней Некрасовской улице или гоняли на велосипедах по еще булыжным мостовым.

Взрыв Преображенской церкви

Мои родители жили в доме 5/7 на Преображенской улице, который спускается к Яузе. Совсем недавно я узнала, что он построен в 1938 году и относился к ведомству НКВД. Окна их коммунальной квартиры выходили во двор, а вот у соседей как раз на Храм Преображения Господня. И однажды ранним утром 18 июля 1964 года, в четыре часа, родители пошли к соседям смотреть, как будут взрывать церковь XVIII века. До этого были и пикеты, и протесты, и сборы подписей, и письма в разные инстанции ― прихожане возмущались этим варварством и очень хотели защитить храм, но его все равно снесли, хотя, как потом выяснилось, строительству метро (именно под этим предлогом ее разрушили) она никому не мешала. В 2015 году Храм Преображения Господня в Преображенском восстановили практически в прежнем виде, но почему-то в моем детстве бабушка и дедушка ее называли церковью Петра и Павла, по-видимому, по названию одного из приделов храма.
Храм Преображения Господня в Преображенском. Фото сделано отцом Любовь Сергеевны в 1964 году незадолго до разрушения.

Вид на Большую Черкизовскую улицу со стороны Преображенской площади (начало 1960-х годов).
Я в церковь не ходила, меня никто не заставлял. Я была пионерка-комсомолка, папа у меня был коммунист и военный. Обычно дедушка, один из немногих истинно верующих людей, которых я знала в своей жизни, по воскресеньям ходил в церковь в одиночестве, а бабушка к его приходу пекла пироги. И это было святое ― пироги по праздникам. С капустой, мясом, творогом, а летом ― с луком, малиной, вишней, черникой. Я сейчас удивляюсь, как ей это удавалось: крошечная кухня без горячей воды, в ней только газовая плита, стол и раковина, практически негде повернуться.

Потеря дома
Наш дом на Гоголевской улице снесли в 1977 году, хотя грозили это сделать еще с конца 1960-х. Когда сломали соседний дом, к нам в подвал оттуда полезли крысы ― съели картошку и клубни георгин. Наш дом, пожалуй, дольше других в округе простоял. До сноса мы успели многие наши растения выкопать и перевезти на дачу. Пионы, флоксы и жасмины прижились, а вот сирень быстро зачахла. Розы, их была большая коллекция, бабушка еще при жизни в начале 1970-х продала скульптору Николаю Томскому. Когда нам чуть не каждый день говорили, что не сегодня-завтра дом сломают, мы уже ничего не ремонтировали, за садом не ухаживали, и нам с дедушкой хотелось уже поскорее уехать. После смерти бабушки в 1973 году, которая была душой этого дома, все уже стало совсем другим. Она каждое лето в медном тазу варила варенье, самое разное, но главным было земляничное. Мы вместе с ней шли на Преображенский рынок (который сохранился до сих пор и благополучно функционирует) и покупали землянику. И тогда, и сейчас это была дорогая ягода, но несмотря на это в буфете всегда стояла трехлитровая банка (а то и не одна) этого замечательного варенья, которое обязательно подавали к чаю, когда приходили гости. Случалось это довольно часто, потому что бабушка любила и умела принимать гостей. От бабушки я научилась и пироги печь, и варенье варить. В моей квартире в Сокольниках до сих пор на кухне тот самый тазик висит, правда, уже только как декоративный элемент.