Ольга Морозова

Местный житель, коллекционер

Истории

← Таганка в воспоминаниях

Все! Во-первых, мои предки живут тут с середины XIX века. У моего прадеда Александра Петровича Морозова была иконная лавка на Таганской площади. Старые жители помнят, что был у нас трамвайный круг на площади, где сейчас выход из метро «Марксистская». Прямо рядом с этим трамвайным кругом и стоял наш дом, где я родилась. К этому моменту у моей семьи от двух квартир осталось две комнаты в коммуналке, в той самой, где жил мой прадед Морозов. Наш дом был четырехэтажный, двор замыкала двухэтажная пристройка, где и была иконная лавка. По другой линии прадед у меня был старообрядец с двумя домиками в Проломной заставе, где завод «Серп и молот». Там была деревянная застройка, один домик я еще застала, когда была маленькой. В этом доме жил знакомый сапожник, мы ходили туда с бабушкой, но я не знала, что это бывший дом прадеда. Мама говорила, что он каким-то бизнесом занимался, ездил в Польшу и даже после революции ухитрялся как-то зарабатывать. Все внуки спаслись только благодаря этому деду.

Что вас связывает с Таганским районом?

Выходит так. Бабушка рассказывала, как они с Проломной заставы ходили гулять на нынешнюю улицу Солженицына, бывшую Большую Алексеевскую. Здесь девушки искали женихов среди богатых купеческих детишек. Моя бабушка своего будущего мужа тут и встретила. Про родителей ее супруга легенда есть, что они занимались украшением икон драгоценными камнями. Мой прадед был на восемнадцать лет старше прабабушки — на свадебных фотографиях ей восемнадцать, а у него уже борода солидная. У прабабушки была подружка в таганском доме, она с ней ездила на скачки, играла в преферанс, а прадед вел иконную торговлю. Он был выходцем из Мстёры — это село, где издавна был иконный промысел. И он открыл в Таганке лавку свою, но иконы ему привозили, сам он их уже не писал. Я выросла на этих иконах. Они у нас в шкафу лежали стопками. Я до сих пор помню это ощущение, когда колготки цепляются за оклады. В 1965 году бабушка все иконы отнесла в Успенскую церковь на Гончарной, оставила дома одну. Мне было всего пять лет, но я уже тогда переживала и понимала, что нельзя этого делать. Но мама сказала, что все это не нужно, что это все барахло и занимает наши единственные две комнаты. Мне было жалко с иконами расставаться, они были мне как друзья. Я любила залезать в шкаф, видеть лики святых, общаться с ними. Я потом напротив Успенской церкви училась в немецкой школе. Там же учился мой будущий муж в параллельном классе, туда же пошли наши дети. В моей семье все таганские, так что в какой-то момент я стала собирать все, что касается этого района — фотографии, личные и военные письма, открытки.

Знаю, что прадеда-иконописца однажды посадили в Таганскую тюрьму якобы за то, что он с колокольни стрелял по большевикам. Мама считала, что это неправда. Но буквально в прошлом году на одном из сайтов, я прочла воспоминания о стрельбе с колокольни от одной женщины, которая жила в соседнем от прадеда доме. Его выпустили, он всего несколько месяцев просидел, потому что был достаточно пожилой. А вот моего деда Сергея Морозова, его брата Владимира и еще шестнадцать человек из нашего двора арестовали в 1937 году. Деда отправили в Мончегорск на рудники, а брата его расстреляли. У меня есть фотография из тюрьмы с почти выцветшей надписью для дочери Марии, моей мамы: «На добрую память от папастика из тюрьмы. Вспоминай когда будет тяжело жить и будь всегда счастлива. Целую тебя здесь в последний раз». Все знали, кто написал на них донос — их сосед Рябухин, он потом в одну из наших комнат заселился. Бабушку тоже могли арестовать и она, спасаясь, вышла замуж за чудесного человека. Дедушка так ей писал: «Надюша, выходи замуж, спасай Машу». Этот новый муж хлопотал за его освобождение, он его вытащил оттуда, в конце концов. А у доносчика все плохо кончилось: его расстреляли, сына убили, дочь умерла — вот и не стало Рябухиных.

Мои не уезжали в эвакуацию, боялись жилплощадь потерять. Бабушкин второй муж пошел добровольцем на фронт и через два месяца пропал без вести. Мы только в 1976 году узнали, что место его смерти — Курская дуга. В войну все поддерживали друг друга. Бабушка морковку ела целыми днями, чтобы два раза в месяц кровь сдавать и получать лишний паек. У нее тогда уже второй ребенок родился — сестра моей мамы, Галина. В подвале нашего дома, на месте бывших подземных лабазов, было бомбоубежище. На Таганской площади было много магазинов и до революции в подвалах хранились запасы, а в войну туда ходили прятаться от бомб. Жильцы дежурили по очереди на крыше, спасая дом от зажигательных бомб. В 1969 году маме дали от работы квартиру на Каширке, а моя тётя вышла замуж и сделала ремонт в наших двух комнатах. Но через год весь вот этот наш островок сломали — снесли дома в Таганке. Тетю с мужем отправили на Рязанский проспект, а мы с мамой и бабушкой на Каширку переехали, у нас под окнами коровы гуляли и по утрам теплое молоко приносили. Бабушка с утра кричала: «Меня, коренную москвичку, в деревню, на выселки!». Она в совершеннейшем шоке была. Очень хотели вернуться в Таганку, поэтому мы с мужем именно здесь купили квартиру и стали опять таганскими жителями. Сейчас у нас на Рабочей улице квартира.

У старшего поколения лучше всего эти связи сохранились. Когда я вновь переехала в Таганку, я собирала их у себя дома. С этими посиделками удивительная история связана. У меня хранится много старых фотографий. Среди них есть черно-белый кадр детей нашего двора, на котором в том числе запечатлена моя маленькая мама, ее двоюродная сестра и подружка. Вот только у этого кадра аккуратно отрезан правый верхний угол. Кого именно вырезали с фотографии я узнала случайно, когда однажды к нам в гости приехала наша бывшая соседка и привезла разные фотографии нашего двора. Я их листала и вдруг увидела ту самую фотографию целиком. Выяснилось, что на том оторванном месте стоял тот самый Рябухин. Так я и узнала, как он выглядел.

В детстве любимым местом был Сад Пряник (так в Таганке называли Детский парк имени Прямикова. — Прим. ред.). Там был замечательный трамвайчик, про который, наверное, все рассказывают. Я туда однажды пришла, когда уже в институте училась, но там все было такое не ухоженное, что я больше туда не заходила. Очень любила ходить в детскую поликлинику на Большом Факельном. Там внутри очень красиво, я не боялась туда к врачам ходить. Мы с мамой ходили на Большие Каменщики в кондитерскую покупать помадки театральные, это такие розочки скрученные. Детьми мы бродили по высокому фундаменту, который остался от снесенной Таганской тюрьмы. А еще я ходила по Верхней Радищевской, там тогда сидела неизвестная мне организация, у которой на окнах стояли большие аквариумы с рыбками — любила их рассматривать. В старших классах у нас были места любимые рядом со школой. Здесь был знаменитый на всю Таганку дегустационный зал, который открыли где-то в 70-х, где продавались пирожные из ресторана гостиницы «Россия». Мы даже на переменке туда бежали, чтобы попробовать заварные трубочки и эклеры. Очень любили на теплоходиках прокатиться: сядешь у Новоспасского и до Киевского вокзала, а потом обратно.

Когда мою бабушку спрашивали, где она живет, она всегда отвечала — в Таганке. Старожилы Таганки не говорят «на Таганке», хотя в одной из дореволюционных книг мне попадалось такое словосочетание. Так вот когда бабушка говорила, что живет в Таганке, почти всегда ответ был такой: «О, это так далеко». Но для меня, конечно, Таганка — это центр. Я когда уехала отсюда, то всегда сначала доезжала до Таганки, а от нее уже дальше в нужную мне сторону.