Елена Резникова

житель дома №38 на Гончарной улице в 1956–1968 годах

Воспоминания

Таганка — район моего детства. Наш дом на Гончарной, 38 (тогда это была улица Володарского) начали строить еще в 1936 году, согласно сталинскому генеральному плану реконструкции Москвы. Он предусматривал полный снос существовавшей застройки, а Гончарная улица должна была стать одной из главных магистралей города. План реализован не был, но успели снести торговые ряды Бове на Таганской площади и построить два монументальных дома по улице Володарского. Дома принадлежали Наркомату обороны. Александр Самсонович Савченко (для меня просто дедушка Шура) получил квартиру в одном из этих домов в 1943 году, потому что служил в Главном Артиллерийском управлении. Дедушке в то время было 43 года, а за плечами — детство в многодетной крестьянской семье, 24 года службы в армии, Испания, учеба в военно-технической Академии РККА им. Дзержинского в Ленинграде, Великая Отечественная война. Когда дали квартиру, война еще не закончилась, но немцев уже отогнали от Москвы, и семья — жена и двое дочерей — вернулась из эвакуации в столицу. Через несколько месяцев после вселения в новую квартиру дедушке было присвоено очередное воинское звание — генерал-майор инженерно-артиллерийской службы.

Я родилась в 1956 году. Схватки у мамы начались ночью. Будущие родители собрались и пешком (своей машины не было) отправились по Большим Каменщикам в роддом №14 на Пролетарской (3-й Крутицкий переулок). Был апрель. 22-го отмечали очередную годовщину со дня рождения Ленина. Хотели дотянуть до этой даты, но я, видимо, не догадывалась об этих планах и появилась чуть раньше.

Дом практически не изменился со времени постройки. Неизменным все годы оставался и цвет дома, менялись только оттенки. Арка в пять этажей, огромные колонны, скульптуры на балконах девятого этажа, башенки наверху, лоджии и пять ниш ярко-синего цвета — другого такого дома нет. Мы жили на 12-м этаже, в 4-ом подъезде, который находится слева от арки. Квартира состояла из двух комнат,одна из которых, с балконом, — ровно по центру дома под синими нишами. Обе комнаты располагались по правую сторону коридора. По левую сторону — ванная, туалет, небольшая кухня. Из кухни можно попасть в еще одну крошечную, типа вагонного купе, комнатку, предназначавшуюся для прислуги, но её у нас никогда не было,если не считать няню, работавшую у нас совсем недолго, когда бабушка жила вместе с мужем в Китае, папу командировали в Латвию, а мама осталась со мной одна. Потом в этой комнатке жила моя прабабушка Лукина Петровна, бабушкина мама. Её забрали из села на Украине, когда умер её муж. Лукина Петровна казалась мне совсем старенькой. Ходила всегда в платочке, была неграмотной и говорила очень тихо. Смешно выговаривала некоторые буквы и слова, играла по моему настоянию со мной в карты в «Пьяницу» и в детские игры, где надо было кидать кубик и передвигать фишки. И еще готовила вкуснейшие «налистнички» — тонкие блинчики. Из дома она почти не выходила — только по большим церковным праздникам в Успенскую церковь рядом с домом.

В нашем подъезде все квартиры двухкомнатные. Квартиры в других подъездах отличаются по планировке и количеству комнат. Моя подруга из первого подъезда жила в четырехкомнатной, у соседей из 2-го подъезда было четыре комнаты и пять балконов. При этом дом спланирован так, что во всех квартирах окна выходят на две стороны.Именно поэтому в определенном ракурсе дом кажется непропорционально плоским. Из наших окон на 12-м этаже открывался великолепный вид на всю Москву. Можно было разглядывать Таганскую площадь с ее пешеходами, троллейбусами, автомобилями, увидеть, как папа идет по переулку от метро, возвращаясь с работы, или первой заметить гостей. А можно было любоваться видами Москвы-реки, по которой летом бегали веселые речные трамвайчики. Спуск к реке зимой — это горка для катания на санках и картонках. В 1973 году горку перегородил новый дом, который не только закрыл панораму, но и нарушил стилистику района. Но до сих пор эта горка снится мне по ночам. Она стала ярчайшим воспоминанием детства для всех жителей Таганки. И до сих пор я не могу понять, каким образом мы не выкатывались на санках на набережную под колеса машин. В ясную погоду из окон квартиры было видно пять высотных зданий. Но особенную радость и детям, и взрослым доставлял салют. Его вспоминают даже те, кто жил на нижних этажах, так как в праздники ракетницы устанавливали в сквере на Таганской площади — совсем рядом с домом. Жители дома выходили на свои балконы и приветствовали залпы криками «Ура», радуясь красоте зрелища и всеобщему единению.

По документам в доме 178 квартир и 15 подъездов. Но часть подъездов оставалась закрытой и использовалась как «черная» лестница в случае, например, поломки лифтов. При этом, поднявшись на 12-й этаж, мы могли попасть к себе на лестничную клетку, только пройдя через квартиру соседей. Получается, что соседи, в отличие от нас, имели доступ сразу к двум лифтам, и у них было два выхода из квартиры. А у нас в квартире в конце коридора была обычная дверь. За дверью жили соседи из другого подъезда, с которыми мы не общались. Пишут, что такие «легкие» двери были предусмотрены в доме на случай пожара, так как пожарные лестницы в доме отсутствуют. Через такие двери можно (теоретически) пройти из квартиры в квартиру весь дом по горизонтали.

На первом этаже в левом крыле дома был продовольственный магазин, и я застала то время, когда работники магазина разносили в металлических сетках по этажам молоко, кефир, ряженку в стеклянных пол-литровых бутылках с крышечками из разноцветной фольги. А какие вкусные глазированные сырки там продавались! Только надо было успеть их купить, на всех их всегда не хватало.
Квартира мне казалась большой, и мебель в ней стояла массивная. В середине комнаты находился дубовый раздвижной стол, накрытый скатертью. Под ним можно было устроить себе домик. С трехметрового потолка свисала огромная хрустальная сверкающая люстра. Подушки с дивана, туго набитые конским волосом, я использовала, чтобы соорудить горки. Трюмо под самый потолок. Серванты, за стеклами которых красовались изящные чайные и кофейные сервизы, вазочки и статуэтки из Китая, где в 1950-е дедушка работал военным советником. И еще там всегда прятались какие-нибудь коробки с шоколадными конфетами, а внизу в глубинах — запасы круп, муки и варенья. В углу комнаты стоял телевизор, который показывал только три канала.
Другая комната всегда была бабушкиной и дедушкиной. Там стоял бабушкин туалетный столик с зеркалами и шкатулкой-пудреницей, которая заводилась ключиком и играла серебряными молоточками «Танец маленьких лебедей». Огромный платяной шкаф, в котором меня больше всего привлекал черный мешок с лоскутками. Книжный шкаф, заполненный собраниями сочинений классиков. Дедушкин письменный стол — всегда в идеальном порядке. А на нем китайская лампа в виде дракона. Но основное пространство комнаты занимали составленные вместе две кровати с деревянными спинками. Вдоль этих спинок на ночь мне ставили раскладушку. На стене висел радиоприемник. Вечером дедушка слушал последние новости. Я всегда думала, что «последние» они потому, что после них уже ничего передавать не будут, и нужно ложиться спать. Утром включалась «Пионерская Зорька» и зарядка. А по воскресеньям в 9:15 слушали передачу «С добрым утром!».

Горячая вода в доме была практически с момента его постройки. Хотя, по воспоминаниям мамы, с банями — Тетеринской и Воронцовской — семья тоже была знакома. Были телефон, газовая плита, прямо в кухне — мусоропровод для сухих отходов. Для органических отходов на лестнице стояло мусорное ведро, общее на этаж. Но поскольку не все соблюдали правила, то домашний мусоропровод создавал больше проблем, чем преимуществ. В комнатах был дубовый паркет, который требовал определенного ухода. Периодически его покрывали мастикой и натирали щеткой. Это занятие мне казалось привлекательным и веселым, как катание на коньках, только дома, и я старалась принять в нем участие. Со временем некоторые паркетины рассохлись, уже не лежали слишком плотно и немного звенели при постукивании. Мне казалась, что под ними обязательно должен быть спрятан клад в виде монеток. Для покраски стен в комнатах специальной краской по трафаретам вызывали мастеров. Не так уж мы шикарно жили: в двухкомнатной квартире дедушки-генерала в разное время проживало от четырех до семи человек. Однако отдельная квартира, лифт в доме, телефон, газовая плита, горячая вода, ванная — все это в 1950-60-е годы воспринималось как роскошь. Но я об этом не задумывалась, ведь в нашем доме так жили все.

И еще об одном уникальном явлении в нашем доме хотелось бы рассказать. О прогулочной группе Ирины Васильевны. Ирина Васильевна жила в 1-м подъезде нашего дома. По всей видимости, гулять во дворе дома она стала тогда, когда у нее родилась внучка Оля, моя ровесница. Со временем разные мамочки ей стали оставлять своих детей-дошкольников и грудничков в колясках. Детских садов поблизости не было. И всем было удобно, что нашлась женщина, которая два раза в день в любую погоду гуляет с их детьми, переходя с одной стороны дома на другую, в зависимости от направления ветра. Даже когда внучка подросла, и когда сама Ирина Васильевна переехала в другой район, она еще долгие годы продолжала приезжать гулять с детьми. Все вспоминают ее с благодарностью. Дети ее слушались, а родители уважали.

Те, кто начинал ходить в школу, гуляли во дворе сами по себе. Играли в классики, в прятки, прыгали через скакалку, били мячиком об стенку, а потом перепрыгивали через него, делали «секретики», закапывая в землю разные стеклышки с подложенными под ними фантиками, бумажками, перышками, крутили всякие фигуры на металлической перекладине около люка, ведущего в кладовую магазина. Зимой, конечно, санки, горки и рытье проходов в огромных снежных сугробах. А когда темные отделочные гранитные плиты покрывал иней, можно было рисовать на них всякие картинки.