Москва без окраин

Я очень любила кинотеатр на Таганской площади. Делали следующее: например, шел фильм «Генералы песчаных карьеров», собирали несколько мужей, жен, оставляли двух-трех девочек с колясками в нашем дворе, и сами шли на фильм. Бригада посмотрела, бегут сюда, меняемся, и мы идем смотреть. Так друг друга выручали.

На углу Глотова переулка (сейчас — улица Гвоздева) и Больших Каменщиков у нас была замечательная булочная, необыкновенная, лучшая в округе. Я входил туда, как в музей: там продавались любые конфеты в красивых вазах, более 10 сортов белого хлеба, французские сайки, булочки, печенья. От школы выдавали талончики, и я как-то раз взял на них килограмма полтора конфет сразу.

До войны, с 1938 по 1940 год, мы по воскресеньям ходили на детские утренники за 25 копеек в кинотеатр «Таганский» — там, где сейчас внизу магазин «Азбука вкуса», а наверху «Чайхона № 1». Я это место рассматривал как театр. На первом этаже был зал, соединенный с буфетом, там играл джазовый оркестр, а на втором показывали кино. Во время войны, если вдруг во время сеанса была воздушная тревога, в зале зажигали свет, выходил директор, просил покинуть зал и пройти в бомбоубежища, к которым повсюду были установлены указатели и стрелки. А после отбоя воздушной тревоги показ фильма продолжали. В войну ребятишкам часто не в чем было ходить, летом ходили босиком. В кинотеатр сначала босиком не пускали, а потом разрешили. И мы ходили кто босиком, кто в отцовских ботинках. Сидим, а по проходу бегают крысы.

Спуск к реке (от Гончарной улицы) — это горка для катания на санках и на картонках зимой. Горка эта мне много раз снилась потом по ночам. И я до сих пор не пойму, как же все было устроено, почему мы не вылетали на проезжую часть на набережную.

Свидания, конечно, проходили на набережной... Мы с будущим супругом вместе учились в институте, и он всегда меня провожал. Сам он жил в общежитии, он с Украины. Он всегда долго на набережной стоял, а мы смотрели в окно — что же он стоит!

Здесь сломали Таганскую тюрьму и на ее месте построили пятиэтажки. В начале 1960-х ее начали убирать тихо. Первой освободили ту часть, где сидели малолетние. У подруги окна как раз выходили сюда (где детский сад), там несовершеннолетним показывали летом на улице кино. А вот этот спуск — мы когда со школы шли, раскатывали — и на портфелях, и на ногах оттуда — ух! — до нашего дома! Там зэки орут, мат-перемат у них. Их, конечно, останавливали, а они друг другу записки спускали. Потом им закрыли щитами окна, а они все равно на веревках друг другу спускали эти записки.

Мы вот с этой горки от Новоспасского монастыря катались: брали большую фанеру, садились по 6–7 человек, и она несла нас так, что, когда мы до этого пруда добирались, нас всех по сторонам раскидывало! И мы друг друга искали, кто где.

У нас окна выходят на Москва-реку. Каждый год в начале июня какие-то люди купались ровно на том месте, где впадает Яуза в Москва-реку. Грязнее место найти сложно. Забавно, мы их каждый год ждали. До 2003 года точно они всегда приезжали загорать, купаться. Я думаю, что у них была принципиальная позиция показать, что здесь можно купаться. Может быть, в этом заключался какой-то их протест.

Вот такой пример. Шел «активный» товарищ, сфотографировал люк немного провалившийся. А люк этот оказался мерлизовский (канализационный люк XIX века с рекламой фирмы «Мюръ и Мерлизъ»). Как-то по счастливой случайности проходя по двору, вижу, Мосводоканал вместо нашего мерлизовского, чугунного, монтирует современный люк, а мерлизовский валяется в стороне. Я говорю: «А куда люк-то Мерлизовский?» — «На свалку». А это, как всегда, суббота или воскресенье... Но на мое счастье дозвонились какому-то начальнику, который сказал: «Приходите во вторник в Мосводоканал на Чистопрудный бульвар». Мы доставили люк к дворнику в подвал, сохранили его, и в понедельник мне уже позвонили и сказали: «Простите, сегодня не сможем, а завтра точно приедем и вернем люк на место». Теперь, когда водят экскурсии к нашему подъезду и к тому, спасенному, люку, мне очень приятно. Только представьте, революцию простоял, войну простоял, все благоустройства простоял.

Мы в детстве лазили на развалинах Крутицкого подворья. При советской власти там чего только не было... Все что угодно, только не церковь. Там работал архитектор Пётр Барановский, он был настоящий энтузиаст. Собирал кирпичи в руинах подворья, на них клейма стояли. Мальчишкам и девчонкам, которые случайно забегали, он рассказывал об истории и что он тут делает. Мой муж с другом увлеклись, ходили и помогали ему, собирали, восстанавливали по крупицам, и потом, когда в 1990-е годы стали реставрировать Крутицкое подворье, собранные Барановским и ребятами кирпичи были использованы. 

Очень меня привлекал раньше роддом имени Клары Цеткин. У меня одноклассница жила рядом — Шелапутинский, дом 1, необычный такой дом над Яузой, склон огромный. Мы с ней гуляли мимо этого роддома — там тропиночка такая вдоль этого дома, прямо над пропастью. Раньше этот роддом был собственностью Саввы Морозова. Меня это очень привлекало. Говорят, там привидения есть, но о заброшенных домах всегда что-то такое рассказывают.

Сейчас там стоит дом, тоже такой четырех-пятиэтажный: чтобы не нарушать ландшафт, выдали разрешение на малоэтажное строительство. А раньше на этом месте была детская площадка и росла груша. Огромная-огромная груша. Каждый год поспевала, и в августе груши валились на детские площадки. Никто ее не поливал и ничего с ней не делали, но груш всегда было много — они валялись, их мяли, ели, с дерева стряхивали.

Помню детскую площадку у нас во дворе. Качели были. Играл в хоккей в детстве. У меня были не по размеру хоккейные ботинки, «Гаги», от папы, на три размера больше. Но я все равно их надевал, на трое шерстяных носков.

На месте «Берёзки» была потрясающая галантерея! Приезжали со всей Москвы! Там в 1964 году были, например, колготки для маленьких — тогда они появились только. А потом в середине 1970-х галантерею ликвидировали и сделали «Берёзку». Туда мы уже не могли войти — пускали только тех, кто имел сертификаты. У меня в подъезде [Краснохолмская набережная, 1/15] вечно народ на лестнице толпился. Они занимали очередь еще до открытия. На улице темно, дождик, холодно, поэтому они все у нас в подъездах сидели.

Это же высокий берег Яузы. И когда ты находишься в определенной точке, то видишь всю Москву насквозь. Как лучом можно пройтись через город. Это особенно интересно, учитывая, что Андроников монастырь — место с самым старым храмом, сохранившимся в Москве... 

Я очень люблю бывать в Шелапутинском переулке. Тем более, как я недавно узнал, я сам там родился (в роддоме имени Клары Цеткин). Мне горько смотреть на то, как разрушается это здание, оно в аварийном состоянии. Я периодически там бываю. Без кошачьего корма не выхожу за порог — у меня там есть братва, которую я периодически подкармливаю. 

Москву воспринимают не только в нашей стране, но и по всему миру в первую очередь как что-то имперское, державное: Москва-река, сталинские высотки, которые практически стали архитектурной визитной карточкой города. Но есть также какая-то исподняя сторона города, незаметная. Для меня противопоставлением державной Москве является Яуза.

Конечно, это счастье — оказаться в таком месте. Мне до сих пор просто нравится там находиться. Это очень красиво. Прошло уже много лет, но до сих пор это выглядит очень актуально, очень современно — та Москва, которую хочется показывать тем, кто здесь впервые. Москва, за которую не стыдно. 

В детстве меня и мою подругу Марину наши бабушки изредка водили гулять в сквер около кинотеатра «Победа». Чаще всего это было весной, когда распускались листочки на деревьях и кустарниках, зацветали яблони. При входе в сквер была Доска почёта передовиков производства. Портрет моего дяди Константина Ильича Кумачёва, брата моей матери, долго висел на этой доске. Были и другие знакомые люди, которые работали на Первом московском часовом заводе имени С.М. Кирова. До сих пор весной мне хочется прогуляться там, хотя он уже мало похож на прежний маленький уютный скверик, отходящий от площади Крестьянской Заставы.

Потрясающая Гончарная улица. Очень интересно, когда идешь, например, в сторону центра: с левой стороны сталинские высотки с хорошей качественной архитектурой, а справа — старая Москва, потрясающие особнячки, дальше — Афонское подворье и Чешское подворье, храм Святого Николая. Удивительные места. Поворачиваешься к сталинским зданиям спиной, и вот перед тобой старая Москва. Поворачиваешься в другую сторону — и перед тобой Москва советская.

Когда я жила на Каменщиках и посещала «Иностранку», я никогда не ходила мимо Театра на Таганке. Я всегда спускалась по Гончарной, а обратно поднималась по Радищевской, она не такая крутая. Когда выходишь к «Иллюзиону», у тебя появляются какие-то иллюзии, что ты сейчас зайдешь и посмотришь кино. Но надо в библиотеку. Что такое «Иллюзион»? Иллюзия чего? Иллюзии красивой жизни? Той, которую мы не знали никогда?

Помню, что, когда мы смотрели с мамой «А зори здесь тихие», мне казалось, что прекраснее Шаповалова вообще не может быть никого. Все это было так близко и обжигало. Оттого, что мы сидели все плотно и дышали. Я прямо помню, как мы дышали. 

Таганка озвучена колоколами. Когда они начинают звонить, мы слышим. Мы на Таганской улице слышим звук с Гончарной улицы, мы слышим звук от церкви Мартина, мы слышим звук от Новоспасского монастыря. Без этих звуков колокольных перезвонов Таганки нет.

У нас есть детский парк, который видно из моего окна. Там был кружок фигурного катания, где впервые вышла на лед Ирина Роднина. И я, но чуть позже. На льду я делала всякие «пистолетики» и «ласточки». В этом парке я научилась кататься на велосипеде. Причем это было очень оригинально: мне купили велосипед «Школьник», ездить на нем я не умела. Мой двоюродный брат вышел со мной в парк, толкнул меня, сказал: «Крути педали». Я упала, а он сказал: «Ну, ничего, так положено». Потом поехала и уже не падала.

Иногда мы ездили на 26-м троллейбусе. Мне так жаль, что троллейбусы ушли с наших улиц. Мне очень нравилось, что у них все звенит под большими усами. Однажды зимой, когда мне было четыре года, мы опаздывали в детский садик. Бабушка говорит: «Давай одевайся, что ты копаешься». Я натягиваю шерстяные носки на рейтузы, потом валенки. Говорю: «Бабушка, у меня мышка». «Какая еще мышка, никаких мышей у нас нет. Давай, пошли быстрее». Прихрамывая на правую ногу, я еле дошла до троллейбуса. Сели, едем. Я говорю: «Ну у меня правда мышка». Выходим на остановке у Нижегородской улицы, чтобы пойти детский садик. Я опять: «У меня мышка». Бабушка: «Господи боже мой, ну давай, доставай». Сняла валенок, а оттуда выпал малюсенький мышонок. 

На Таганке одним из любимых мест была, конечно, площадь, потому что туда на сквер привозили салютную установку. Именно туда на Первое и на Девятое мая мы ходили смотреть салют. Солдаты стреляли, было очень красиво, и все очень любили ловить картонные штучки от разлетающихся снарядов, они пахли серой ужасно, но почему-то у нас, детей, считалось, чем больше соберешь, тем круче.

В детстве я очень любила магазин «Звёздочка». Это был наш «Детский мир», который до сих пор работает, но теперь это торговый центр под названием «Звёздочка». А когда-то это был двухэтажный магазин, куда мы с мамой ходили покупать школьную форму, кружевные ленты для воротника и манжет, пионерский галстук. Потом уже, когда родилась моя дочка, надо было отстаивать большие очереди за колготками или еще за чем-нибудь. 

Когда мы стали взрослыми, то очень любили ходить в кафе «Гробы» на Верхней Радищевской улице — это было любимое место встречи актеров Театра на Таганке, сейчас там кафе Lambic. Раньше там было бюро похоронных принадлежностей, а когда образовался Театр на Таганке, то там создали кафе. Его называли «гробы» или «гробики», неофициально, естественно. Попасть туда было очень сложно, вход стоил пять рублей. На эти деньги давали бокал шампанского, орешки, какую-то закуску. Мы с подружками часто старались туда зайти, чтобы увидеть Бориса Хмельницкого, Нину Шацкую, Валерия Золотухина, Леонида Филатова.

С детства я помню запах Суриковского института — запах красок. Люди нам говорят, что, когда подходят к институту, уже на улице этот запах чувствуется. А мы так привыкли, что ничего не ощущаем. Но я помню этот запах. Помню, как летом мы приходили на защиту дипломов. Помню этот огромный зал, этих студентов, которые защищались, — они казались мне взрослыми, а на самом деле они были такими же маленькими, как мои теперешние студенты. Я помню старый паркет, по которому ходила, его цвет. Помню много интересных дядек с бородами — практически все педагоги были мужчины. Сейчас у нас женщин очень много стало, а тогда было всего две женщины-педагога — моя мама [Раиса Ивановна Лебедева] и Клавдия Тутеволь. 

До сих пор, когда я выхожу весной на крыльцо института, ощущаю запах таганской весны... Во дворе цветет черемуха, и ни в одном другом районе Москвы я не замечала такого аромата. Таганский запах Товарищеского переулка для меня уникальный. 

На Таганке силуэт неба совсем другой. Представьте себе — Сити и Таганка. Сколько этого неба.

Во всех дворах по Факельному переулку у заборов между участками стояли низенькие дровяные сарайчики. Центрального отопления в холодные зимы не хватало, топили дореволюционные печки. Мы с пацанами залезали на крыши сараев и спрыгивали в соседний двор. Целью была лентоткацкая фабрика (фабрика была на месте домов 3 и 3, строение 2 по Большому Факельному переулку), во дворе которой можно было найти картонные шпули от ниток, в которые играли мы сами, и обрывки разноцветных лент, которые отдавали своим девчонкам.

Датировка: 1950-е

После войны Таганка была довольно криминальным районом. А в конце нашего двора стояла конюшня — большое здание, где хомуты висели на стенах. Жил там такой дядя Паня, все говорили, что он местный вор в законе. Ко мне он почему-то очень хорошо относился. А почему он жил в конюшне? У него там был выход в соседний проходной двор, и можно было сбежать. Ребята постарше в основном ходили по нашему переулку группками, и они часто брали меня с собой. Причина была простая. Когда их окликали: «Вы что, ребята, тут шляетесь?», они меня выдвигали и говорили: «А мы что, мы к дяде Пане».

Датировка: 1950-е

У меня многое связано с домом 38 — с синими окнами, балконами. Там жила моя лучшая подружка Ира, и я там проводила очень много времени. Там еще церковь Успения, которая никогда не закрывалась, — Болгарское подворье. Когда мы в школе сидели, у нас колокола периодически били. Я всегда ночевала у Иры на Пасху, потому что по телевизору показывали «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», прямо всю ночь. А церковь в это время Пасху встречала, и мы с Ирой подсматривали за крестным ходом — такого в Москве тогда было не увидеть! Но нас «Мелодии и ритмы» больше интересовали. Это старшие классы, примерно 1975–1976 годы.

Датировка: 1970-е

Это был 1980 год. Сначала слух пошел, что Высоцкий умер. Конец июля, жарко. В газетах никто не писал ничего. Я была в гостях у подруги Иры. Мы пошли к театру, и правда — стоит его портрет, очень много цветов, все в таком смятении. Почему-то все люди, которые туда пришли, говорили, что они его знали лично. Какой-то мужичок около театра ходил и говорил: «Я знал Высоцкого, да». Мы его повели к себе домой — думали, он будет воспоминаниями делиться. Он начал что-то нам рассказывать, но, по-моему, это были его фантазии. Какой-то неказистый мужичок. Но нам почему-то тогда казалось, что повезло, мы нашли человека, который лично знал Высоцкого, и сейчас тоже что-то узнаем.

Датировка: 1980

Если идти по Большим Каменщикам и спуститься к набережной, там — Новоспасский монастырь. Он, собственно, нас интересовал не как монастырь — с другой стороны монастыря был пруд. Он и сейчас есть, но сейчас там купаться запрещено. А тогда мы ходили купаться, когда было жарко летом, проводили какое-то время на этом пруду. Конечно, большие реки, вроде Волги или Макоши, с которых я приехала, пруд заменить не мог. Но в городе это был хоть какой-то островок свежести и возможность поплескаться, покупаться, позагорать. 

Датировка: 1985–1989

Каждое утро по этому мосту мы шли в институт (Московский технологический институт легкой промышленности), и каждый вечер по нему возвращались. Мы очень много занимались, не высыпались. Идешь с утра невыспавшийся, буквально никакой, поднимаешься на этот Устьинский мост, а там гуляет ветер. Этот ветер сразу проветривает мозги, и твое настроение переворачивается. Я так его и назвала — «Мост настроения». А если можно было бы перебираться вплавь, то было бы вообще великолепно! Кстати, мне очень часто снятся сны, что я переплываю Москву-реку на тот берег.

Датировка: 1985–1989

Замечательное место в моем детстве — Музей Маяковского. Большие Каменщики, Марксистская, Воронцовская улицы соединяются переулком Маяковского. И прямо напротив заводской проходной — двухэтажный особнячок, в нем был Музей Маяковского и библиотека, а в библиотеке — застекленный эркер с верандой в сиреневый сад. Мы любили заниматься в читальном зале: тишина, сиренью пахнет, птички поют. Вроде в центре Москвы, а ты сидишь, как будто на даче. Готовились к экзаменам в этой библиотеке при Музее Маяковского, замечательное было место.

1960–1970-е

Мы с бабушкой ездили по выходным на птичий рынок, покупали живых курочек и петушков. Дома бабушка их щипала. Ой, во дворе как сядут — мамочки, бабушки после выходного — и общипывают. Пух летит, ребятня бегает с этим пухом. Подушки все делали сами. 
На птичьем рынке кроме курочки были еще рыбки — ряды с аквариумами... И кошечки, и собачки, чего там только не было! А во дворе потом все друг другу показывают, что с птичьего рынка привезли. 

Датировка: 1950-е (?)

Году в 1962-м я впервые попал на птичий рынок. Я был сражен обилием живности. Голубями меня трудно было удивить — многие мои друзья или их родители имели голубятни, — но разнообразие аквариумных рыбок и растений впечатлило, раньше я видел подобную фауну и флору лишь в зоомагазинах на Кузнецком Мосту и на Арбате. Я пошел в секцию аквариумистов при Дворце культуры, чтобы освоить азы нравившегося мне занятия. Где-то через год, уже поднаторев в аквариумистике, попросил старших своих товарищей помочь мне оформить торговое место на рынке для продажи гуппи и меченосцев — мне не было еще шестнадцати. Место они мне выбрали удобное. Соседом моим по прилавку был Борис Данилович, занимавший три оплаченных торговых места. Ассортимент товара у него был необычайно велик: сачки для рыбок, пузырьки, колбочки, мензурки, металлические и стеклянные баночки, резиновые камеры для подачи воздуха рыбам, шланги, сушеная кожура бананов для разведения инфузорий, грунт для аквариума, горшки, ивовые коряги, прокипяченные в соли для оформления подводного ландшафта, и так далее. Покупатели всегда останавливались у прилавка Бориса Даниловича и почти всегда находили в его плюшкинской куче необходимое. У него были постоянные оптовые покупатели, и я иногда помогал ему обслуживать их, пока он считал деньги. И если ему надо было отлучиться, я с легкостью подменял его, когда жены или сына не было рядом. Он же в знак благодарности рекомендовал меня другим продавцам. Они оставляли мне свой товар в случае надобности, за продажу я получал процент. Так мы проработали с Борисом Даниловичем бок о бок почти два года.
Датировка: 1960-е

Там есть детская площадка с песком и водой, на которую я переводила всех своих подруг с маленькими детьми. Мы с ними стелим на травку пледик, а дети играют. У вас нет маленьких детей? Если кто-то из ваших подруг хочет прийти поиграть там, милости просим. Это очень забавно — там кран, из которого течет вода на песок, и дети строят куличики, переливают эту воду, в трусиках через фонтаны бегают.

Датировка: настоящее время

Я специализировалась на французском театре. В любой теме курсовой или дипломной работы я пыталась найти связи с Францией и поэтому часто работала в «Иностранке». Я приходила, училась, искала документы, тексты, архивные книги о каком-то кабаре или о французской мелодраме XIX века. Для меня «Иностранка» стала важным местом еще до того, как я пришла работать во Французский культурный центр.

Датировка: 1980-е

На углу Гончарной улицы и Таганской площади был ларек с пончиками, их запах плыл над всей площадью. Все время там стояла очередь. Мы туда после школы и во время переменок бегали. Там была такая большая тетенька, вся красная, она жарила эти пончики. Можно было ее попросить двойного сахара насыпать. 

Датировка: 1960–1970-е

Вот центр. На площади — театр, и кинотеатр великолепный был. По набережной до Кремля могли за 15 минут добежать. Для нас это была ежедневная прогулка. А поближе к Пролетарке располагались частные дома, там были коровы и куры, нам каждое утро приносили парное молоко из-под коровки. Прямо здесь, рядышком, на Таганке! В одну сторону — 15 минут до Кремля, в другую — 5 минут до частных домов. Как петухи поют, на площади было слышно. На Малых Каменщиках стенка тюрьмы по одну сторону и частные домики с садами по другую, мы туда после уроков за яблоками бегали.
Сначала тюрьмы не стало, а потом и частных домиков. 

Датировка: 1950–1960-е

Кинотеатр «Победа» был ровно напротив моего дома. Я любил его внешний вид и архитектуру. А в левом торце с начала 2000-х и на протяжении лет пятнадцати располагался наш районный локал-паб «Пинта». Это было место встреч и тусовок, все посетители и сотрудники знали друг друга.

Датировка: 2000-е

Во время локдауна в 2020 году я маниакально исследовала каждый квадратный метр района, раз уж гулять можно было только здесь. Исследование это было очень приятным. Бабушки на выходе со станции «Марксистская», продающие розочки для тех, кто идет к мощам святой Матроны. Очаровательные бродяги, которые, как швейцары, открывают перед тобой двери в магазин «Дикси» на Радонежского. Тихий Андроньевский. Вишневый сад на Станиславского. Автобус М8 от Дангауэровки до Китай-города. Кофе в «Караваевых» у Театра на Таганке (после карантина так и не открылись). 

Я люблю возвращаться домой по Солженицына, «где на километр, вплоть до Андроникова монастыря с Музеем древнерусского искусства протянулись ампирные усадьбы с античными рельефами, доходные дома со львами, модерновые особняки с мозаиками...» (Егор Холмогоров. Улица Солженицына // Новый мир, № 12, 2018). Подумать только, сколько разных мыслей было продумано и сколько разговоров было проговорено на этой улице и на соседних других. Очередь перед «Сменой» каждую пятницу, вереница которой блокирует тебе проход на Товарищеском. Всего не перечислишь.

Датировка: 2020

Ни в одном другом районе Москвы, я не видела такое количество бездомных, особенно в районе ж/д станции «Серп и Молот». Однажды я пила чай на Николоямской, и зашел разговор с одним местным жителем, около пятидесяти лет проживающим на Таганке. «Все дело в золотом треугольнике», — отрезюмировал он, когда я поинтересовалась, всегда ли здесь так было. Под треугольником подразумевались несколько храмов, в которых дают приют бездомным. Храмы действительно расположены по отношению друг к другу так, что образуют треугольник — Храм Сергия Радонежского и Андроников монастырь, часовня «Проща» и Покровский монастырь. Впрочем, это лишь одна из теорий.

Датировка: настоящее время

Детский сад на месте тюрьмы посещала «от звонка до звонка» с удовольствием. Прямо во дворе моего дома. Он и сейчас стоит. Кстати, сад был от МВД, и охраняли его два суровых добермана Султан и Долли. Когда детей разбирали, собак выпускали патрулировать территорию. С тыльной стороны, где детский сад граничил с милицейскими пятиэтажками, были площадки для прогулок, беседки. По верху деревянного забора шла колючая проволока. Обычно дети не доставали до нее. Но я умудрилась зимой влезть на сугроб, схватиться за колючку, соскользнуть и сильно разодрать ладонь. В 1975 году вопрос решился просто — зеленку на рану, меня в угол в наказание, втык от воспиталки, чтоб я не лезла куда не надо. Садик был хороший, имел свою дачу. Сначала у станции «Гривна», потом в Бородёнках.

Датировка: 1975

Я должен был идти в школу. Я учился в третьем классе. И вдруг по радио я услышал, что запустили космонавта. Соседские мальчишки мне не поверили. Над Таганкой, и над Большой Коммунистической, и над Андроньевской площадью летал вертолет и разбрасывал листовки. Одну из этих листовок я сумел поймать у стен Андроникова монастыря — представляете, вот, символика какая, да?  стен древнего монастыря я стал свидетелем запуска человека в космос. Так я впервые увидел Гагарина — его знаменитый портрет, где он в шлеме летчика изображен.

Датировка: 12 апреля 1961

Нас из школы водили на Таганскую площадь на детские утренники. Там был Театр драмы и комедии. Все на него смотрели снисходительно. И вот однажды в нашей коммунальной квартире на Большой Коммунистической приходит к моему отцу сосед и говорит: «Дядя Всеволод, у нас на Таганской площади костры жгут!» Все перепугались. «Да, — говорит, — это очередь занимают ночью, чтобы билеты купить утром». Мы поверить не могли. Понимаете, наш театр был самый непопулярный в Москве. И вдруг костры. Спектакль «Добрый человек из Сезуана». С этого началась Таганка. 

Датировка: 1960-е

На Андроньевской площади, то есть на площади Прямикова, был магазин, мы его назвали «Молодежь». Чего там только не было! Культтовары: какие-то пластинки, пробочные пистолеты ТТ. Еще была там знаменитая булочная угловая — до сих пор, по-моему, сохранилась, — где пекли хлеб и там же продавали. По 7 копеек были потрясающе вкусные булки. Хотя нам больше нравились калорийные, которые стоили 9 копеек. 

Датировка: 1960-е

Я помню, как ломали и эти торговые ряды, и Таганскую площадь. Там была такая красивая застройка. Это же купеческий район. Дома были с лепниной, со всеми делами. Я не помню, как я рыдала, мне мать об этом потом рассказывала. Может быть, от этого я и пошла на строительный факультет — я люблю дома, они для меня живые. 

Датировка: 1960-е

Посередине площади был остров, как мы его называли, а на нем — магазин. Этот остров остался от рынка — там располагались торговые ряды, от которых уцелел единственный круглый дом. С одной стороны, напротив «Звёздочки», на первом этаже был гастроном. А с другой — хозяйственный магазин. Когда мне было шесть лет, папа был директором этого хозяйственного магазина. Конечно, я приходила к нему на работу. Там был подвал, где лежали все товары. Была там статуэтка жирафа с отбитым ушком — сотрудницы давали мне ее поиграть, а отец запрещал.

Датировка: 1960–1970-е